«Комсомолка» пообщалась с человеком, который был ближе всех к первому Главе и побывал с ним не в одной переделке
С виду Александр Костенко закрытый, лишнего не говорит и себя не пиарит. Наверное, таким и должен быть сотрудник лички человека номер 1 в Республике, каким называют Александра Захарченко и сейчас.
Читайте также:
Помогла страсть к страйкболу
– Когда вы познакомились с Александром Захарченко?
– Это было в июле 2014 года. Я тогда раздумывал – в «Восток» идти или в «Оплот». Встретил друга. Он говорит: «Я в «Оплоте» служу». Я ему сказал, что мне важно, чтобы командир был хороший, который не будет людьми разбрасываться. Он меня заверил: «Ты не поверишь, командир – именно за людей». Я поверил на слово и пошел на собеседование к руководителю охраны. Так меня и взяли в личную охрану командира «Оплота». Там я увидел, что так оно и есть – он внимательно относился к каждому. Словно мы всю жизнь были знакомы. Позитивный, улыбчивый и справедливый.
– Чем занимались до этого?
– Я семь лет занимался страйкболом. Наша команда квалифицировалась в основном по штурму и обороне зданий: работа на лестницах и этажах. Получил полезные навыки. В нашей команде были бывшие спецназовцы и барсовцы (Их основная цель – борьба с террористами – Ред.). Мы считались лучшими из всех команд, которые специализировались на зданиях. К игре мы подходили профессионально и реалистично. Мама говорила мне: «Зачем тебе это надо?» Я отвечал ей: «А вдруг пригодится? Кто знает, что будет в будущем в стране» Пригодилось.
– «Скромник» – этот позывной вам командир дал?
– Это мой старый позывной, больше компьютерный, который перешел потом в страйкбол. Я решил его оставить.
Уставали больше, чем он
– Первое, что вспоминаешь о Захарченко, – это его харизматичность.
– Когда он начинал говорить о чем-то – многие слушали с открытым ртом. Порой даже смешно было. Хотелось постоянно слушать и слушать. Потому что это было умно, проникновенно, мудро. Человек прошел за короткий промежуток времени достаточно много. Он был как наставник. Он был как друг, брат и отец – всё сразу.
– Какой был график работы у Захарченко? Наверняка он очень уставал.
– Мы уставали реально. А он постоянно копался в бумагах: читал, смотрел, писал. Он очень много работал. Мы могли выехать в семь-восемь часов утра на работу. Иногда могли заехать в кафе попить кофе с маленькой печенюшкой. А уехать домой – в три часа ночи. И это, можно сказать, его постоянный рабочий график. Он занимался самообразованием. Когда он командовал «Оплотом», никто даже не подозревал, что он может стать Главой Республики. Хотя зря, наверное. Потому что он действительно достойный человек, и это было правильно, что он стал Главой. Конечно, такой смерти он не заслужил.
– Были дни, когда он хоть немного отдыхал от работы?
– Он очень мало отдыхал. Его все заставляли отдыхать. Иногда получалось убедить его поехать на море хоть на пару дней. Ему это было необходимо, потому что уже была хроническая усталость. Он удивительным образом успевал быстро отдыхать. Когда он выезжал в ту же Абхазию, его убеждали в том, что нужно поехать на недельку отдохнуть с семьей. Семья ведь тоже не видела его практически. По-моему, он дня три-четыре выдержал тогда и опять рвался на фронт, на службу – военную и государственную. Он был трудоголиком.
Остановил Гиви
– На передовую часто рвался?
– Часто. Особенно в 2014 и 2015 годах. Он мог выехать и в три часа ночи в тот же аэропорт. Мы по боевой – подъем. Три минуты на сборы. Все в бронежилетах. А командир стоял и курил. Как-то был случай – на подъезде к аэропорту, в районе железнодорожного вокзала, попали под обстрел «градов». Ехали по дороге, было скользко. Слева и справа разрывы. Было такое ощущение, что они видят, как мы едем. Потом обстрел вроде бы утих, но нам дорогу перерезал Гиви и сказал: «Разворачивайтесь обратно!» Батя, конечно, ни в какую, но Гиви уговорил его. Говорит: «Батя, вот флаги, мы только их и взяли». Все командиры его любили и берегли. Все знали его боевой нрав, все знали, что он пойдет напролом, что он не боится. Нет, каждый человек, конечно, чего-то боится, но кто-то умеет бороться со своими страхами, а кто-то нет. Он был до максимума предан своему делу. К тому же командир был потомственным военным. Его отец и дед – тоже воевали.
– Говорят, что охрана частенько ругалась на него, потому что он мог взять и самостоятельно куда-то поехать.
– Позволяли такое редко. Было несколько случаев. Он раскидал нас на самые важные точки, наши парни вели бой со всеми остальными. Кто-то снайперами занимался, кто-то накрыл группу укропов, кто-то боролся с пулеметными точками – у каждого из личной охраны был свой фронт. Некоторые из нас поехали с командиром в Дебальцево, он хотел сам ехать, но его не отпустили – с ним поехали два человека, которые в итоге и вытащили Батю, когда его в ногу ранило. В Шахтерске он с моим товарищем поехал на блокпост, когда еще шли бои за город. Запрыгнул в машину, а наш боец это увидел и крикнул: «Я с тобой, командир!» И они уехали. Подъехав к блокпосту, они увидели каких-то ребят и поняли, что сейчас будет жарко, а их – всего двое. А потом те ребята разворачиваются, а у них – георгиевские ленточки. Оказалось, что это ребята Моторолы. А наши готовы были уже вдвоем против целого отряда воевать. Слава богу, обошлось. Летали и на машине без покрышек – на голых дисках со скоростью 100 километров в час. Таких случаев было много. Все были очень опасными, потому что могли закончиться по-разному.
И любил, и ненавидел
– Какие качества как обычного человека запомнились? Ну вот, например, по бульвару любил погулять?
– Иногда. Нас он любил и ненавидел, потому как никакой же личной жизни не было. Он так и говорил: «Я вас люблю и ненавижу. Я вроде бы Глава, что хочу, то и делаю, а вы мне не даете побыть одному». Мы были как одна большая семья. Но иногда он гулял один по парку.
– Тяжело было простому человеку попасть к нему?
– Нет. Мы могли ехать, остановиться на заправке или в магазине. Кто-то крикнет: «Я пойду к Главе и все ему расскажу!» Он это услышит издалека и говорит: «А ну, подойду!» А там какая-нибудь бабушка смотрит на него и говорит: «Я вот когда попаду к Александру Захарченко…» Она его сразу не узнала. Он ей отвечает: «Вы уже попали на прием» Были просто совершенно невероятные случаи. Он спас много судеб, на жизнь многих повлиял. Как-то сказал несколько слов человеку, и жизнь не родившегося ребенка была спасена. Если бы девушка его не послушала, то не было бы ребенка и не было бы мамы.
– Как его называло ближайшее окружение?
– По-разному. Когда Командир, когда Батя, когда Александр Владимирович. Каждый по-своему.
– А что он не любил?
– Журналистов – особенно в первое время, когда он только становился известным. Потому что его заставляли давать интервью, а он был человеком дела, а не слова – «делу время, потехе час». Он старался каждую минуту провести с пользой.
– Чему вас научил командир?
– Лично меня – многому. Я часто психовал и нервничал. Многого не понимал, в ситуации часто не мог разобраться – кто прав, кто виноват? Он успокаивал меня: «Да, тяжело, много подлости и обмана, ты человек простой, и тебя легко обмануть». Я человек открытый, не люблю тянуть кота за хвост, лучше спросить в лоб: «Почему ты этого не делаешь? Ты должен это сделать». За мои методы он меня ругал.
– Как Захарченко относился к людям?
– Он ко всем был дружески расположен, даже к незнакомым людям. И где бы он ни появлялся, его встречали как лучшего друга. Мы часто просили его закрывать окна во время езды в автомобиле, но у него было на этот счет собственное мнение, люди видели его – улыбались, махали ему, он всегда отвечал тем же. Не важно, где он был, его знали все. Этот человек был большой личностью.
– Ему верили. Помним, как приезжали матери украинских пленных. После общения с Захарченко они были больше на нашей стороне.
– Все потому, что он всегда говорил правду. Вот за что любят того или иного певца? Его любят за то, что поет с душой – и люди это чувствуют. То же самое и командир – он верил в то, за что сражался, верил в будущее, верил в людей. Он неоднократно призывал народ Донбасса: давайте работать, давайте строить, давайте улучшать общество. Он занимался детьми, подростками, пенсионерами. У нас была одна идея – «Свобода. Совесть. Справедливость. Равенство». Большинству людей на планете не хватает именно такой идеи.
– Сейчас многие, оценивая какое-то событие, говорят – про Захарченко. Мол, быстро решал вопросы
– Если Александр Владимирович занимался каким-то вопросом, то доводил дело до конца. Например, кто-то ему пожаловался, что нет воды, его отвлекли, и он только поздним вечером вспомнил, что пообещал разобраться. Он подозвал меня и распорядился: «Чтобы утром вода была». В три часа ночи воду уже дали. Подняли всех рабочих, и за три часа работу сделали. Это только один из примеров. Это как история про рынок, где он проверял весы с помощью пистолета. Таких историй на самом деле много, их никто в СМИ не освещал. И с ценами на продукты разбирались, узнавали: «Почему так, в чем проблема?» Вызывали тех, кто за это отвечал. Захарченко не грозил и не указывал: «Делай так-то и так-то, и меня не волнует, что тебе невыгодно!» Он старался сбалансировать ситуацию, чтобы все были довольны.
– Он в самом деле мог тайно выехать не только на передовую, а даже в разведку на ту сторону?
– Еще в 2014 году такое было, а когда он стал Главой, личная охрана, и не только, старались этому воспрепятствовать. Хотя останавливать его было очень тяжело. Мы на передовой закрываем его собой, а он на снайпера становится. Я его закрываю, а он мне говорит: «Сань, отойди». Я ему: «Ну как это, командир? Вы без бронежилета, а я хоть с бронником». – «Охраняйте меня в городе, а на передке – я вас».
– А с кем-то из охраны мог поговорить о жизни?
– Легко. Он мог рассказать о своей жизни, обо всем. Он обращался к нам: «Братцы, вы мои братцы, вы мои друзья, мы одно целое».
– О чем он мечтал?
– Он как-то сказал журналистам: когда победим, накроем огромный стол – от аэропорта до центра Донецка. Хотел пешком пройтись от начала до конца, с каждым выпить и каждого воина лично поблагодарить! Он считал каждого жителя Донбасса, все это время остававшегося здесь, – достойным солдатской награды. Мы даже название медали придумали – «За преданность Донбассу». Хотели после войны обязательно это сделать. Есть же списки: кто уезжал, кто не уезжал. Понятно, что кто-то воевал, кто-то снаряды подносил, кто-то машины свои отдавал для того, чтобы раненых вывозить. А кто-то должен был обслуживать город: свет, вода. Считаю тех ребят (коммунальщиков) героями, которые, несмотря ни на что, едут на передок и делают свою работу. Мой знакомый – газовщик. Он в таких передрягах побывал… Некоторые военные в такое не попадали.
Батя не успел опомниться
– Какой момент, может быть, даже смешной, наиболее для вас ценен?
– Их очень много. Помню, приехали на Ясиноватский блокпост, остановились, не доезжая до моста, и пошли пешком до другого моста. Захарченко сказал, что с ним пойдут только двое. Он старался поменьше людей брать, чтобы – в случае чего – сберечь. Так вот одним из этих двоих был я. Он же хромал тогда, тяжело идти было. Укропы начали обстрел из 152-го и 120-го минометов, а мы даже до середины не дошли. Мой товарищ быстро среагировал и прокричал: «Берем под мышки и бежим!» Батя не успел опомниться, а мы его уже несем. Идет обстрел. Наши машины посечены осколками. А мы бежим. Добежали до кустов, чтобы нас видно не было. Потому что, скорее всего, нас заметили и стреляли по нам. Когда мы его несли, столько брани услышали в свой адрес! Он сам хотел идти. Нашей задачей было спасти его и себя, быстрее добежать до укрытия. Он ругает нас, ругает, а потом говорит: «Что я вас ругаю, все равно по-своему потом сделаете, я знаю».
– Он знал, что за ним охотятся украинские спецслужбы?
– Ну конечно знал! Более того, он знал, что в августе-месяце должно произойти событие. Он сам это говорил.
– Он это чувствовал?
– Скорее всего, были данные. Он два или три раза упоминал, что до сентября не доживет.
– И ничего не изменил?
– Охрана усилилась. Мы предупреждали, чтобы он никуда не выезжал. Работа – дом, дом – работа. Никаких кафе, ничего. Мы привезем все, что нужно. Однако у него было собственное мнение и собственный взгляд. Это тот человек, который ни от кого не прятался. Можно сказать, что смеялся опасности в лицо. Его просили, умоляли, чтобы он слушался охрану, но он всегда поступал по-своему.
Очень личное
– Ему нравились ваши песни?
– Он стеснялся песен о нем. Есть песня «Батя» – он ее стеснялся, а потом гордился. Больше всего любил самую первую песню. Как-то он услышал песню Александра Матова на тему Великой Отечественной войны. И часто напевал ее, но свои слова в нее вставлял. Потом сказал мне: «Сань, было бы хорошо переделать эту песню на новый лад, под нашу ситуацию. Потому что всё – одно к одному». Он пел ее и говорил: здесь вот это вставить, здесь – это. Один мой товарищ говорит: «А что, Скромный на гитаре играет, пусть и запишет». Получил приказ – записал песню. Зато потом, как на передок едем – врубали эту песню на полную, и командир ехал с таким настроем. Я эту песню только записал, а текст – это уже его творчество.
– Захарченко хорошо разбирался в людях или был слишком доверчивым?
– Я считаю, что он достаточно хорошо разбирался в людях. Но никто не отменял правило: доверяй, но проверяй.
– Часто разочаровывался в людях?
– Наверное, часто. Вы помните, сколько поменялось министров? И это не потому, что так захотелось, а потому, что не оправдал доверие или просто не смог.
– К Гиви и Мотороле относился, наверное, по-особому?
– Как к братьям. Он всех военных любил, а военные это чувствовали и любили его, ребята называли его Батей.
ИСТОЧНИК KP.RU
Если Вы хотите, чтобы мы разместили Ваш уникальный материал на любую тему на нашем портале, присылайте тексты на почту news@novostibreaking.ru.
Подписывайтесь на наш Телеграм чтобы быть в курсе важных новостей.
