Обмен военнопленными – воспоминания корреспондента «Политнавигатора» Юрия Ковальчука

Юрий Ковальчук – корреспондент издания «Политнавигатор», попал в плен, попытавшись добраться до больной матери.

Был осужден на 5 лет по статье 260 ч. 2 УК Украины – участие в незаконных вооруженных формированиях. Так на Украине называют ополчение. Стараниями друзей и редакции «Политнавигатора» попал в списки на обмен и вырвался из украинского плена 27 декабря 2017 года.

Жизнь политзаключенного до такой степени бедна на события, что волей-неволей приходится выдумывать себе развлечения. Книг в СИЗО не хватает – многие зеки распускают их на самокрутки. В голодные времена могут даже скурить псалтырь или Новый Завет – мне с трудом удалось сберечь подаренный американцем молитвенник на архаичном английском языке.

Особенно тяжело становится, когда, наконец, понимаешь, что до долгожданной свободы осталось совсем немного. Пока был уверен, что не включен в списки на обмен, дни тянулись спокойно – понимал, что впереди еще годы в неволе. Адвокат сообщил о том, что меня внесли в списки, прямо в суде; шепнул в пластмассовую будку – до сих пор не могу понять: так получилось случайно или он имел какие-то договоренности со следствием. Бывалые зеки считают, что адвокаты почти всегда дружат со следователями и решают с ними вопросы совместно.

Осознание того, что скоро спасительный обмен, сделало жизнь сложнее. Выпуски новостей стали как откровение, хотя было понятно, что все произойдет неожиданно.

Напоследок следствие решило «уработать» по максимуму: несмотря на отсутствие прежде судимостей, перевели в колонию строгого режима. К счастью, разницы как таковой не оказалось; даже, пожалуй, было несколько лучше – вместо обколотых психов в СИЗО публика тут была серьезная, отсидевшая уже немало лет, поэтому чинная и благообразная. Простой вежливости и внимательности хватало, чтобы не вызывать нареканий, поэтому конфликтов не возникало. «Смотрящий» объявил войну наркотикам, поэтому ничего крепче травки никто не употреблял под страхом избиения.

Нехитрая жизнь тянулась себе, а душа чуяла, что вот-вот что-то изменится. Следователей тоже как будто лихорадило. Меня то вызывали с вещами на выход и садили в автозак, то снова возвращали в камеру. Чувствовались какие-то подспудные движения; что тюремные механизм жует, да не знает, как прожевать и вот-вот готовится выплюнуть.

В один из дней вызвал к себе замполит и потребовал написать заявление на президентское помилование. Что нужно писать в таком случае ни он, ни я не знали – обычно зеки пишут длинные и трогательные письма самостоятельно, тут же была явная формальность. Написал, в конце концов: «Прошу освободить – больше не буду». Замполит был недоволен, но придираться не стал.

Еще через несколько волнительных дней вновь повезли с вещами в Херсонское СИЗО, сказав, что возвращают в прошлую мою камеру, так как «сижу не по режиму». Достаточно долго пришлось ждать в дежурной части. Затем появился мой следователь. Выражение его лица было до такой степени кислым, что я сразу все понял и засмеялся ему навстречу: наконец-то обмен!

Вскоре объявили, что еду этапом на Харьков. Упаковали с несколькими другими заключенными в автозак и повезли на ЖД вокзал. В стакане был еще один политзаключенный – парень из Макеевки, который лечился (скорее – пытался не умереть) в нашей тюремной больнице. Он немедленно развел с уголовниками бурную полемику на политические темы, а я только посмеивался. Агитировать зэков – занятие бесполезное и даже вредное: провоцирует агрессию и даже если согласится с тобой в чем-то сиделец, все равно предаст и променяет тебя при первой оказии ради одного единственного укола.

В Харьков нас везли на «столыпине». Да, «великая европейская держава», как ее пытаются позиционировать в Киеве, перемещает своих заключенных на поезде времен XIXвека – узкий коридорчик для охраны и ряды металлических клеток с деревянными нарами в три яруса. Спасибо, что везли не в автозаке – дорог между Херсоном и Харьковом практически не осталось, поэтому подобное путешествие было бы ужасным мучением.

А так доехали с ветерком – путь отнял всего около 20 часов. Пайки мне и сокамерникам не выдали, но у меня было полно еды, так как я совсем недавно получил передачку. А вот с кипятком для чая и доширака была проблема. В «столыпине» поломалась система отопления, потому было дико холодно и кипятка не было. Пришлось кипятить воду в металлической чашке над горящими лентами, на которые мы разорвали простыню. Поели, попили чифиря. Сокамерники укололись и принялись болтать, не слушая друг друга, а я закутался в куртку и проспал до Харькова.

Утром я попал в огромную тюрьму в центре Харькова. Стало как-то грустно, но, когда меня завели в огромную камеру (человек на 60, не меньше); когда я увидел множество улыбающихся, приветливых лиц явно не принадлежащих «профессиональным» арестантам, когда нас очень приветливо встретили – появилось ощущение: я, наконец, среди своих.

Сидели мы в Харькове неделю. «Политических» поселили в отдельное крыло, закрытое на ремонт, поэтому с уголовниками мы не пересекались. Кормили всякой гадостью, но все равно куда лучше, чем в Херсоне. Впрочем, мы не испытывали недостатка в еде – нас поддерживали харьковчане, еду и сигареты слали из Одессы. Помнится, очень растрогала история о том, что начальник поезда в Одессе не взял с волонтеров денег, когда узнал, для кого предназначены тюки с провизией и сигаретами.

Многие наши соратники просидели в Харькове уже с начала декабря и у них начали сдавать нервы. По телевизору болтали чепуху – то обмен срывался, то налаживался. Были те, кто уже всерьез рассчитывал отправиться обратно в тюрьму. Другие, наоборот – смеялись, потому что их срок заключения истекал через несколько недель (многих выручил закон Савченко, отмененный в июле 2017 года). Был человек, который не дождался обмена – его выпустили на несколько дней раньше, так как его срок закончился.

Произошло все, разумеется, неожиданно: забегали высокие чины МВД и СБУ, зачем-то заглянул до этого плевать хотевший на нас доктор. Пыталась прорваться группа тележурналистов, кажется с «Интера», но была послана к черту и скрылась. Вся эта суета и раздраженное волнение моих соратников утомляли – поэтому я на всякий случай как следует наелся и лег спать.

Около полуночи вывели в коридор. Внезапно выяснилось, что с нами не едет россиянин Алексей Седиков. Звучали разные здравые и не очень идеи о том, как вызволить товарища, но нас разбили на малые группы и распределили по отдельным помещениям, подавив любое геройство. Хотя, на самом деле, я уверен, что каждый в тот момент понимал, что любые эскапады будут бессмысленны и только навредят.Понемногу начали выпускать сквозь бесконечные тюремные коридоры. Ксерокопия справки об освобождении – в зубы, несколько шагов в морозный ночной воздух и вот он – автобус.

Украинская сторона не смогла не напортачить и тут – сломался автобус. Зеки про таких говорят, что дай стеклянный половой орган, так они его и разбить умудрятся, и губы порежут. Приблизительно так все и получалось: покидали Харьков долго и мучительно. Уже выезжая из Харьковской области, удивил всех, засмеявшись в голос: у дороги стояла бетонная стела с надписью «Агросервис» – именно под этим «брендом» зэки продают по телефону «расово правильным» галичанам несуществующий бензин.

Томительное ожидание неподалеку от линии разграничения практически не оставило впечатлений. Представители ООН и «Красного креста» забрали тех, кто решил отказаться от обмена. В основном это были случайные люди, внесенные Киевом в списки ради количества, и те, кто сидел по пустячным статьям и должен был освободиться через несколько дней или недель. И вот, наконец, автобусы тронулись.

Знакомые иссеченные ветви деревьев. Скрытые капониры и маскировочная сетка, проглядывающая сквозь бурелом. Заснеженные поля Донбасса и раздолбанный поселок на линии разграничения. Правосеки вдоль дороги люто посматривали на нас из-под балаклав и крепче сжимали автоматы. Зато я видел, как машут нашим автобусам люди в огородах и на крылечках частных домов. Даже несмотря на то, что из-за всей этой неразберихи они оказались на подконтрольной Украине стороне, они радовались за нас и не скрывали этой радости.

Тогда я почувствовал, что с тех пор, когда в мае 2014 я поехал на Донбасс, чтобы вступить в ополчение, этот край стал для меня домом. Как и многим, многим другим, кто потерял свои дома в городах юго-востока, оказавшегося под гнетом украинских безумцев.